Александр Панкратов-Черный: «Без любви я ничего бы не добился»

Знаменитый актер бросил снимать кино, зато всю жизнь не переставал писать стихи

Добродушное выражение широкого скуластого лица, улыбка, прячущаяся под жесткой щеточкой усов и при этом довольно колючий взгляд – пока не расположился к собеседнику – таким предстал передо мной народный артист России Александр Панкратов-Черный. Бешеную популярность дали ему роли в фильмах «Мы из джаза», «Зимний вечер в Гаграх», «Где находится нофелет»… А всего киноролей у Панкратова-Черного перевалило за две сотни.
- Александр Васильевич, в последнее время вы зачастили в Питер…
- Люблю этот город. А сейчас играю тут в нескольких театральных антрепризах. Почти 40 лет не выходил на сцену, а теперь будто в юность вернулся, когда мечтал о театре и цирке. Получаю удовольствие от общения с прекрасными артистами – Ниной Усатовой, Игорем Скляром. Выхожу к зрителям в спектакле «Любовь не картошка» - на пару с Александром Михайловым играем человека, прожившего нелегкую жизнь, во флоте служившего – простого мужика. По этому случаю, как видите, тельняшка на мне. Не перепутал - свою надел? А то однажды тельняшку Михайлова напялил – так она мне совсем не по размеру – но, может, даже и смешнее получилось …Мне очень дорога работа в спектакле по пьесе прекрасной петербургской актрисы Киры Крейлис-Петровой «Надоело бояться». 6 ноября мы сыграем в Питере его во второй раз. И уже несколько раз спектакль показывали в других городах, возили на фестиваль «Амурская осень». Речь там про стариков, про людей, переживших блокаду, про изломанные эпохой Ленина и Сталина судьбы. Удивительно, что много молодых приходят за кулисы за автографами и говорят, что тема тронула их.
- Сталин, Ленин… Как вы относитесь к тому, что в Москве на станции Курская золотыми буквами воссоздали слова гимна Советского Союза, где славится и Ленин, и Сталин? Не усматриваете в этом опасности возврата к старому?
- Многие мои родные были репрессированы при Сталине, в том числе и мой отец. У нас четыре поколения в царской охране служили, это не могли не припомнить в сталинские времена. И, тем не менее, я бы не стирал золотые буквы про наших вождей. Потому что это история. Если сейчас все это убирать, уничтожать, это наоборот будет вызывать нездоровый интерес подрастающего поколения. Пусть в метро эти красота и роскошь напоминают, что было время палачей, время казненных, что замешано наша история на крови человеческой.
- Но часто станции метро строились на местах, где стояли церкви. Тогда получается, что надо и предыдущую историю восстанавливать – сами церкви?..
- Да, вопрос сложный. Это, конечно, страшно, что рушились церкви. …Но вот ведь Храм Христа Спасителя воссоздали. И я очень горд тем, что на открытии звучала молитва на мои стихи, музыку к которой написала Элиза Хмельницкая, старшая сестра моего друга Бориса Хмельницкого. Иосиф Кобзон исполнил ее с хором, с симфоническим оркестром. Очень жалею, что мама не дожила до этого – порадовалась бы такому событию и тому, что я оказался причастным к нему – она была глубоко верующим человеком.
- Мама с вами жила?
- Нет, она так и осталась на Алтае, где я появился на свет в маленькой деревушке, где жили ссыльные. В Москве маме не понравилось. Была она у меня в 80-м году, когда приезжала маленького внука повидать. Живу я в самом центре, на Тверской рядом с Кремлем. Возвращаюсь вечером - мама плачет. «Санка, - говорит, - отправляй меня опять в Сибирь, в Москве люди плохие». – «Почему это?» - «А никто не здоровается, все мимо идут». Оказывается, пока я был на съемках, она вынесла табурет на улицу, поставила у подъезда, села и стала со всеми прохожими здороваться. Те, конечно, шли равнодушно мимо, не отвечали… Мама привыкла - в деревне-то все друг друга знают, все отвечают на приветствия. Я долго доказывал, что в будние дни по Тверской ходят в основном приезжие, а не москвичи, но мама так и не поверила мне. Побыла две недели и уехала.
- В вас течет казачья кровь – человек вы наверняка горячий, вспыльчивый. Мешает это в жизни?
- Да, я казак и по материнской линии, и по отцовской. Азартный - это точно, вспыльчивый. Если выведут из себя, а это нередко случается, зрелище неприятное, бешеным становлюсь. Но в последнее время я стараюсь себя обуздывать.
- Вы несколько раз женились...
- И все по любви…
- А что любовь для вас?
- Если бы не было любви, я бы ничего, наверное, не добился. Человек, который не знает, что такое любовь, не страдающий от этого, пустой человек. Любовь движитель человеческой души, поступков, каких-то притяжений. Любовь и ненависть. Иногда ненависть может порождать в душе любовь, а иной раз любовь - ненависть. И вот когда эти два антипода начинают сталкиваться, с человеком, как правило, происходит стресс, катаклизм. У меня на этом вся жизнь строилась. Борис Кузьмич Новиков (Царствие ему небесное), говорил: «Уся жизнь на нервах, уся…». Я и поэтом стал, потому что в 9 лет влюбился в девочку, и мальчик один, Ваня Сидоров, он постарше был, сочинил на меня нескладушку, на гулянке при всем честном народе, при моей любимой девочке прочитал:
Ты родился под мостом,
На тебя куры срали,
Оттого ты не растешь,
Гнида конопатый.
Я был маленький, конопатый, волосы торчали в разные стороны, стригли у нас в деревне ножницами… Я Ваньку гонял по всей деревне, хотел убить. Опозорил меня страсть как. А потом пришел домой и написал в ответ целую поэму, в рифму. И после этого уже не бросал писать. Как отголосок этого у меня в одном стихотворении есть строчки:
И знаю я, случится вновь,
Тоскою суетности буден,
Придя случайностью любовь,
Моей отчаянностью будет.
- Откуда в вас такая любовь к литературе?
- Я даром что в деревне рос, был вообще-то начитанным ребенком. Моим воспитанием занималась бабушка Аннушка. Она знала столько притч, былин, сказок. Уводила меня из деревни, из нашей убогой избы, покрытой дерном, с травой на крыше, в лес, к озеру, к березе, чтобы рассказывать сказки. Не хотела говорить там, где проходило наше серое существование. Что говорить, многие даже при Хрущеве жили в землянках. Электричество в нашу деревню провели только в 57-м году! Когда мы наконец-то вместо лучинки зажгли в нашей избе электролампочку, бабушка, увидев наш «интерьер», сказала: «Лучше бы эта лампочка не зажигалась».
- Вам хотелось быстрее вырваться из этой жизни?
- И да, и нет. Я детство вспоминаю с хорошим светлым чувством, и считаю его счастливым. Всегда вспоминаю Колю Губенко. Однажды он показал фильм «Подранки», и какой-то режиссер вскочил и стал кричать: «Что это такое? Детский дом, война, тут оборванцы должны быть, грязь. А у вас снято все в солнечном свете!». Коля улыбнулся и сказал: «Да, я детдомовец и мое детство осталось для меня солнечным». Я тоже свое детство таким считаю. Хотя ведь и бит был дедом не раз. Казак он был суровый, нередко вожжами порол, наставлял: «Санка, при большевиках живем, бросай стихи писать. Не думай о заоблачном, учись пахать, сеять, лес валить – это пригодится в жизни. А стишки не надо!». И мама говорила: «За стихи – расстреляют или, не дай Бог, посадят». Расстрел тогда воспринимался меньшей карой.
- Вам удалось из себя раба выдавить? Страх есть перед чем-то?
- Я столько уже пережил в этой жизни, что мне бояться нечего. Рос среди уголовников, среди криминала, в драках участвовал. Когда на меня первый раз ствол навели, со мной паралич случился. А потом уже все, не боялся, перешагнул. От разных страхов избавлялся в армии. Служил в Таманской дивизии. Жаль, что ее сейчас расформировали. Необходимо служить в армии. Трое моих дядьев служили, правда, в царской армии, кто у Колчака, кто у Врангеля, кто у Деникина. Потом все трое отсидели в сталинских лагерях.
- Удивительно, и это вашу семью не озлобило, не настроило против режима?
- Нет. Принимали как должное. Так ведь потом в штрафных батальонах дядья во время Великой Отечественной войны кровью смывали обвинение в пособничестве врагам Красной Армии. И после войны еще по 12 лет досиживали. Дядя Терентий сидел на Колыме вместе с Георгием Жженовым, золото вместе рыли. Когда вернулись они, мы подружились с семьей Жженовых. Георгий меня оберегал во многих ситуациях, я ему очень благодарен.
- Сегодня многих ваших друзей нет в живых: вот Жженова, Юрия Никулина, Хмельницкого… А кто же остался в ближайшем окружении?
- (Задумывается). Жена. Жена. Есть далекий друг детства – художник Володя Ваганов, в Красноярске живет. Вот Савва Ямщиков. Игорь Найлин, председатель Балтийской строительной компании. Спасибо ему, недавно мою книгу «Хочу сказать» издал. Это был его подарок к моему 60-летию. Марина Арсентьевна Тарковская составила эту книгу, и кажется, с большим вкусом. За эту книгу я премию «Петрополь» получил. Статуэтка Ксении Блаженной у меня теперь на видном месте дома стоит. Правда, Андрюша Ургант неудачно пошутил, увидев мой портрет в книге: «Как на мраморном надгробии». Думаю, рановато он как-то со мной прощается. Я еще одну книжку заканчиваю, и верю, что это будет не последняя моя книга.
- Александр Васильевич, но вы явно себя не бережете, уже три микроинфаркта пережили…
- Четыре. И самое интересное, когда лег с сердцем в больницу, скрывал это от всех. А в «желтой» прессе написали, что Панкратов-Черный алкоголик, и вот, мол, докатился до того, что его в больнице лечат от алкоголизма. Я отвечать устал на такие выпады. Пусть это будет на чьей-то совести.
- Вы заканчивали режиссерский, а почему сейчас фильмы не снимаете?
- Ушел из режиссуры в 90-м году. Сложилась такая ситуация, что моя четвертая по счету картина «Система Ниппель», пророческая во многом, пролежала на полке 8 лет! Картина получила Гран-при на международном фестивале в , я думал, будет широкий прокат в стране, а вот и нет! Спасибо 5-му каналу – они показали к годовщине взятия Белого дома этот фильм в Петербурге, и тогда кое-кто из руководителей был жестоко наказан господином Ельциным. Там у одного героя, которого сыграл Анатолий Кузнецов, есть фраза: «Через год Ельцин поднимется на танк, и чиновники Ельцина скажут, что это удар по нашей демократии!». Почему-то это восприняли как пародию на Ельцина, который действительно на танке выступал перед Белым домом, а ведь мой фильм был снят за год до этих событий. С приходом Путина фильм пошел гулять по экранам, он теперь во многих частных коллекциях. Это единственная из снятых мною четырех картин, которая не подверглась цензуре. Но после того, как произошла такая ломка, я сильно был разочарован и плюнул на режиссуру.
- Но сегодня-то могли бы вернуться к профессии…
- Да, много всего сегодня предлагают снимать, но, к сожалению, сценарный цех уничтожен полностью. То, что пишут, такое дерьмо, а то, что хотел бы снять – того продюсеры не хотят даже рассматривать.
- Про что хотели бы снять?
- Я бы взялся за фильм по мотивам рассказов Шукшина, и название есть - «Россия в субботу перед…». Перед Воскресением. Трагифарс был бы, мой любимый жанр. Но ни один продюсер не дает денег. Им жалко на Россию тратиться. Им надо на бандитов, на ментов. Поэтому трудно сейчас. И потом, не нравится мне, что в режиссуру стали приходить непрофессиональные люди.
- А чем из последних киноработ похвалитесь?
- Конечно, «Палатой № 6» Карена Шахназарова, где я сыграл . Но что я! Там Володя Ильин гениален, это да! Необычный фильм, даже для творчества самого Карена. На «Оскара» фильм представлен – уже о чем-то говорит! Ну и жду выхода 8-серийного телефильма «Как живешь, Казанова?». Кажется, неплохая картина получилась.

Беседовала Елена Добрякова
Фото Александра Гальперина